[МУЗЫКА] [МУЗЫКА] Здравствуйте, уважаемые слушатели! Мы пригласили в гости одного из лидеров Сбербанка, старшего управляющего директора и главного аналитика Сбербанка, Михаила Мотовникова для того, чтобы обсудить те темы, которые мы покрывали в рамках курса. Михаил, здравствуйте. >> Здравствуйте. >> В рамках нашего курса мы обсуждали ситуацию с процентным риском в российской банковской системе. В частности, мы говорили о примере поднятия процентной ставки в декабре 2014 года, которая, конечно же, привела к достаточно существенной компрессии маржи на банковском рынке, и также мы понимаем, что скорее всего в связи с переходом на инфляционное таргетирование Центральный банк в дальнейшем будет достаточно сильно использовать инструмент процентных ставок в своей политике. Расскажите, пожалуйста, о своем видении будущих процентных ставок в России и как это повлияет на маржинальность в банковском секторе. >> Я бы сказал так, что все-таки Центральный банк по большому счету старается как можно меньше дергать процентную ставку и делать так, чтобы она для рынка была более-менее предсказуема. С этим связана в частности его политика достаточно медленного снижения текущего уровня процентных ставок. И если говорить про процентный риск, то надо полагать, что тот масштаб реализации процентного риска, который мы видели в конце 2014, в начале, даже большей частью в течение, 2015 года, в общем, может оказаться всего лишь первой такой ласточкой, которая действительно всего лишь показывает, что этим риском в нашей российской банковской системе еще только предстоит научиться управлять. Надо сказать, что каждый кризис, он учит российских банкиров управлять каким-нибудь новым видом риска. Вот, например, нам потребовалось целых два кризиса, чтобы научиться более-менее научиться управляться с валютным риском. Ну вот, например, первый кризис, связанный с валютным риском, был в 1994 году, в 1998 году уже добили последних, которые не научились. Соответственно, с тех пор банкиры более-менее хорошо знают, что нужно поддерживать сбалансированную валютную позицию, и последние, там, уже 20 лет от валютного риска никто так сильно не страдал. Зато с процентным риском совершенно не та ситуация. По большому счету впервые начали бояться реализации процентного риска еще в 2014 году в период снижения инфляции после того еще кризиса. Однако надо сказать, что в сколь либо значимых масштабах риск не реализовывался до все-таки 2014 года. Этому способствовало две вещи. Во-первых, именно в 2014 году российская банковская система накопила самый большой объем обязательств перед Центральным банком. К декабрю 2014 это было около 8 триллионов. И все эти обязательства переоценивались на раз, практически overnight с решением Совета директоров Банка России. Поэтому для Центрального банка это был очень простой способ контролировать процентную политику, а с другой стороны для банков это означало одномоментную переоценку 12-процентных обязательств. За чем очень быстро начали подтягиваться и другие виды банковских пассивов. Проблемы, возникшие в конце 2014 — начале 2015 года на самом деле для банковской системы в целом не были такими уж фатальными. Дело в том, что масштаб повышения процентной ставки, ну вот, в осенний период в целом, он был сопоставим с маржой российско-банковской системы. И очевидно, что не вся стоимость пассивов выросла соответствующим образом, и это означало резкое сокращение маржи, но все-таки способность для наиболее эффективных банков остаться рентабельным. Например, известно, что Сбербанк ни одного месяца в этот кризис не был убыточным, несмотря на то, что реализовались и многие другие риски, кроме процентного. Однако впереди перед нами на самом деле находится минное поле, которое мы совершенно точно не исследовали. Если Центральный банк достигнет своей целевой инфляции на уровне 4 %, это приведет к соответствующей переоценке всех активов и обязательств банков, пусть не в краткосрочной, но на горизонте порядка 3 — 4 лет эта адаптация точно будет завершена. Это означает, что кредитные ставки будет находиться на уровне 6, 7, 8 %; депозитные ставки будут находиться на уровне 3 — 4 %. Во-первых, это означает гораздо меньший уровень маржи. Когда у тебя кредитная ставка 6 %, очень сложно иметь маржу 6 %. Это первое. То есть адаптация к низкой инфляции приведет к тому, что банки вообще-то прежде всего столкнутся со снижением чистой процентной маржи. Но самое главное, представьте себе такую ситуацию, что вот мы все, адаптировались, поверили в низкую инфляцию, начали выдавать ипотеку на 30 лет под 6 %, выдавать инвестиционные кредиты компаниям, там, под 7 % под 8 %, а потом случилась инфляция 10 %, все ставки взлетели, и вот тогда-то депозитные ставки взлетят до 10 %, и мы будем оперировать по-настоящему на отрицательной процентной марже. Вот это будет реальный риск. Собственно говоря, именно с периодом снижения процентных ставок, мы входим впервые в нашей истории в ситуацию, когда процентный риск может оказаться реально главным риском для российской банковской системы. Строго говоря, нечто похожее было уже и в, например, 2015 году. Если сравнивать, там, сравнительный масштаб реализации процентного, например, и кредитного риска, то в 2015 году можно оценить, что, во-первых, банки потеряли чистого процентного дохода в этот период примерно на полтриллиона рублей, а если учесть, что активы банков в этот момент выросли примерно на четверть, то, вообще-то говоря, они должны были получить при прочих равных на полтриллиона больше. Это означает, что стоимость реализации процентного риска для банковской системы была около одного триллиона рублей. Для сравнения дополнительный прирост в 2015 году против 2014 года резервов на возможные потери по ссудам измеряется величиной порядка 200 — 300 миллиардов рублей, то есть значимость этих рисков, ну вот, 1 к 3. Хотя, справедливости ради, 2014 году уже был достаточно приличный объем отчисления в резервы, так что это не совсем сравнимо с докризисным периодом. Но тем не менее понятно, что значимость, по крайней мере, процентного риска в абсолютной величине примерно такая же, как, например, у кредитного риска. И это совершенно новая реальность, и банкирам еще только предстоит научиться управлять ею. >> Спасибо большое. Очень интересно. Вот один важный момент, который вы отметили, касается следующего: вы говорите о том, что российским банкирам потребовалось два кризиса для того, чтобы научиться управлять валютным риском, однако на самом деле валютный риск же стал меньше не только благодаря тому, что банкиры научились им управлять, но и благодаря регулированию. Мы знаем, что Центральный банк достаточно сильно ограничивает возможность банков по принятию на себя валютного риска через ограничение на открытую валютную позицию. Однако в случае с процентным риском мы не видим прямого регулирования уровня процентного риска, то есть здесь нет прямых требований капитала. Есть, конечно, косвенные требования в рамках ВПОДК, но тем не менее здесь все-таки у банков есть достаточно большое пространство для того, чтобы самим посчитать свой объем риска и, вероятно, не досчитать его, потому что понятно, какие у них есть стимулы. Вот здесь, как вы считаете, ожидаете ли вы каких-то движений регуляторов в сторону более активного регулирования процентного риска? >> Скажем честно, валютный риск регулировать на порядок проще, чем процентный. Именно поэтому, в общем-то и регулятор достаточно легко эту проблему начал адресовывать через свое регулирование, и с другой стороны до сих пор к проблемам регулирования именно валютной позиции остаются бесконечные нарекания в банке. С процентным риском все намного сложнее, потому что масштаб его реализации очень часто зависит не только от контрактных сроков, но и от поведенческих моделей. То есть, например, вы можете считать, что все ваши вклады населения привлечены на те сроки, на которые привлечены, но потом приходят вкладчики, досрочно разрывают вклады и перекладывают их на других условиях, на сроки, которые вам тоже не всегда просто предсказать. Это означает, что, в общем, это совсем другой с точки зрения прогнозирования риск. Поэтому Центральный банк, безусловно, будет вводить регулирование, которое будет более полноценно оценивать все масштабы реализации процентного риска, но все-таки это прежде всего вопрос ответственности самих банкиров. Как они добросовестно оценивают свой риск, потому что для многих из них это реально все-таки вопрос выживания. В общем-то, валютную позицию в основном удалось победить, потому что банкиры сами поняли, что это не то, где ты систематически зарабатываешь. То есть гораздо лучше захеджировать все свои риски и не принимать их. С процентным риском ситуация совершенно другая, потому что опять-таки вопрос не только в том, Как легко его зарегулировать, как легко его посчитать, вопрос, как его хеджировать. Если хеджирование на валютном рынке очень простое, ты держишь нулевую валютную позицию, и, в общем, ты в домике, то с процентным риском это совершенно не так. Ну, во-первых, как мы уже сказали, непредсказуемо себя ведут клиенты по контрактным срокам, а во-вторых, это природа банковского бизнеса, что он принимает более краткосрочные обязательства и выдаёт более долгосрочные кредиты. И если это так, то процентный риск как бы зашит в сами правила игры на финансовом рынке. Вообще-то говоря, на рынках развитых стран этот риск управляется очень просто, существуют переменные процентные ставки. И, собственно говоря, благодаря переменным процентным ставкам, которые являются рыночными, то есть которыми никто не манипулирует, которым все доверяют, и заёмщики, и кредиторы понимают, что они находятся как бы в равных условиях, это не игра с шулером. У нас, к сожалению, пока нет таких вот переменных ставок, по которым можно было бы реально привязать кредиты, депозиты, облигации, ипотечные контракты, в общем, широчайший спектр долгосрочных инструментов. И это, безусловно, острейшая проблема для российской банковской системы. >> Говоря о подходах к хеджированию процентного риска, я понимаю, что действительно отсутствие инструментов с плавающими процентными ставками — это большая проблема для нашей банковской системы, но есть всё-таки альтернативные инструменты. То есть есть, например, возможность снизить процентный риск за счёт более активного использования фондирований с помощью облигаций, есть всё-таки также различные процентные деривативы, хотя они достаточно слабо представлены на российском рынке. Есть также возможность так или иначе вшивать какие-то опционы по изменению процентных ставок в кредитные договоры. Как вы смотрите на эти альтернативные подходы к хеджированию процентного риска? Являются ли они эффективными? Ожидаете ли вы какие-то изменения в плане использования этих инструментов? >> Все эти инструменты, безусловно, активно используются. Понятное дело, что существует там рынок облигаций, который позволяет зафиксировать ставки и соответствующим образом привлекать на длительные сроки по фиксированным ставкам, но мы знаем, что на рынке облигаций достаточно активно используются оферты, которые эффективность снижают, эту привлекательность данного инструмента, причём оферты, в общем, в значительной степени возникают по инициативе часто самих эмитентов. Для того чтобы сделать этот инструмент более привлекательным, встраивают такую именно процентную опциональность. То есть если облигация станет слишком дорогая, мы предложим невыгодные купоны, все откажутся. Вот подобного рода истории как бы не до конца работают, чтобы этот инструмент в полной мере заработал в долгосрочной перспективе. Хотя, безусловно, это большая тема, и она действительно очень важна. С деривативами ситуация ещё более сложная. Не считая того, что именно процентные деривативы в России развиты исключительно слабо, и связанно это прежде всего с тем, что в нынешних условиях, когда реальный масштаб процентного риска очень высок, объём потребуемых деривативов очень велик, и, более того, у всех банков потребность хеджироваться исключительно в одну сторону. То есть им нужно превратить свои краткосрочные обязательства в долгосрочные, и, в общем, у всех это работает в одном направлении. Деривативы эффективно работают тогда, когда у одних банков, например, выдано слишком много инструментов по переменным ставкам, у других — слишком мало. И вот им нужно превратить одни в другие. Вот это вот идеальный дериватив. Дериватив, он не превращает депозит в кредит. Он превращает кредит с переменной ставкой в кредит с постоянной ставкой, и наоборот. И то же самое с обязательствами, а поскольку переменной ставки нету, то, собственного говоря, возникает тут проблема трансформации. До сих пор поэтому мы находимся в некотором смысле в ситуации, похожей на проблему курицы и яйца, что у нас возникнет раньше? Полноценный рынок деривативов или полноценный рынок кредитных ставок? Я всё-таки стою за полноценный рынок инструментов с переменными процентными ставками. Прежде чем этот рынок как бы не сложится, не будет понятно, какая ставка является для него референтной, до тех пор у нас не будет полноценного хеджирования. То есть только какие-то элементы. И, наконец, в той или иной форме опциональность, закладываемая в кредитные договора — собственно говоря, уже сейчасмногие кредитные договора, на самом деле привязываются, например, к ключевой ставке Банка России, кто-то привязывается к MIACR или каким-то другим ставкам межбанковского рынка. Основная проблемы эти ставок состоит в том, что они, откровенно говоря, являются ставками денежного рода. Даже ключевая ставка — вообще-то говоря, это ставка денежного рынка, изначально это ставка рынка РЕПО. Ставка, которая оперирует на сроках от одного до семи дней. И это приводит к тому, что такие краткосрочные ставки имеют тенденцию взлетать очень высоко. И это категорически не устраивает ни заёмщиков, ни кредиторов. Они не готовы, чтобы в течении там полугода их базовая ставка взлетела с пяти с половиной до 17%. Соответсвенно, когда мы говорим, например, про переменные ставки, которые используются на западных рынок, самые популярные — это ставки Euribor, то Euribor, который используется в качестве базовой ставки, это вовсе не Euribor overnigh, это Euribor три либо шесть месяцев. Вот это реальные переменные ставки, они не скачут так как ставки overnight. Euribor, напомню, может быть 40% overnight, но никогда не станет трёхмесячный Euribor 40%. Таким образом, вот эти реальные ставки, которые уже скорее ставки не денежного рынка, а ставки капитала, вот эти ставки могут быть использованы в качестве полноценной базовой ставки. Соответственно, для нас задача перехода и разработки каким-то всем рынком, если этот рынок пока ещё не сложился, то это должно быть какое-то целенаправленное усилие для выработки подходящей ставки, по которой рынок мог бы привязаться, и эта должна быть ставка, которая всё-таки измерялась бы, инструмент, который измерялся бы месяцами, но никак не днями. [МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
