[ЗВУК] [ЗВУК] Ну вот, наконец, настало время поговорить, пожалуй, о самой важной философской проблеме в области теории познания — о проблеме истины. Есть очень много коннотаций у вопроса «что есть истина?». Вспомните знаменитый пилатовский вопрос, который он адресовал Иисусу Христу. «Что есть истина?». В данном случае мы претендуем на гораздо меньшее. Если вы помните, истинность рассматривается нами как свойство некоторых высказываний, свойство некоторых мыслей. Поэтому вопрос «что есть истина?» сводится к вопросу «в чем заключается истинность высказываний?». Не надо путать два вопроса: «какие именно высказывания истинны?» и «что делает их истинными?». Мы сконцентрируемся именно на втором. Существует несколько концепций истинности. Одна из них интуитивно проста, понятна и, в общем-то, в подсознании почти у каждого где-то там содержится. Остальные концепции более нетривиальны, более неклассические и к ним всегда нужны какие-то поясняющие примеры. Начнем с классической концепции истинности. Суть ее в том, что она определяет истинность как соответствие между нашими мыслями или высказываниями и действительностью, как бы эта действительность ни понималась, что бы она из себя ни представляла. Вот как Аристотель описывает этот критерий истинности. Он говорит: «Говорить о существующем, что оно существует, или о несуществующем, что оно не существует — значит говорить истину». Ну а поступать наоборот — значит говорить ложь. Вот идея соответствий в этом определении, безусловно, содержится. И очень привлекательной эта идея кажется человеку. Потому что берешь с одной стороны мысль, с другой стороны - реальность и накладываешь одно на другое. Но это очень упрощенное представление, очень сильно идеализированное. В большинстве случаев классическая концепция работает. Например, чтобы проверить истинность высказывания «снег белый», мы соотносим его с фактом: снег действительно белый, поэтому наше высказывание истинно. Но стоит только взять более нетривиальные примеры, и эта концепция начинает сбоить. Я хотел бы выделить три главные проблемы с этой классической, или как еще называют ее, корреспондентной, от слова correspondence — соответствие, корреспондентной концепцией истинности. Первая проблема связна с вопросом: а каково направление соответствия? То есть что чему должно соответствовать? Наши мысли должны соответствовать реальности, чтобы оказаться истинными? Тогда мысли вторичны, реальность первична — наши мысли отражают реальность. Кажется, что это более-менее реалистичная картина. Но многие философы высказывались в пользу того мнения, что как раз ровно наоборот. Наши мысли проецируются на реальность, это реальность в свою очередь соответствует нашим мыслям. Примерно такую позицию часто занимал Иммануил Кант. И значит, мы не знаем в точности, в какую сторону мы должны устанавливать соответствие. А это большая проблема. Вторая проблема связана с вопросом о степени соответствия. Какое соответствие мы сочтем достаточным для установления истинности? Вот, предположим, моя фотография в паспорте и я. Как решить, что эта фотография указывает именно на меня, истинным образом меня характеризует и показывает. Что-то на ней похоже на мою нынешнюю физиономию, что-то не похоже. Так вот, какую степень похожести или соответствия мы признаем достаточной для истинности? Хочется сказать, что только полную, абсолютную степень совпадения. Но в этом случае возникает страшный вопрос. Если что-то чему-то соответствует полностью, то есть совпадает целиком, то между первым и вторым исчезает вообще всякое различие. Если между нашими мыслями и реальностью нет вообще никакого различия, тогда и вопрос о соответствии тоже оказывается очень странным. Таким образом, полное соответствие оказывается таким круглым квадратом — это противоречие в понятии. А любое неполное соответствие когда прототип и его отображение похожи не полностью, а чем-то отличаются — неполное соответствие, характерное для ложных мнений тоже. Где тогда принципиальная граница между истинностью и ложностью? Наконец, последний вопрос, который кажется мне наиболее острым: вопрос о характере соответствия. Вот это вот наложение мысли на реальность, как оно производится? Если оно происходит только в нашем мышлении, такая мысленная проверка мыслей на соответствие реальности, тогда что принципиального нового мы можем при помощи такой мысленной проверки узнать? Если это идеальное мысленное, мыслимое нами соответствие, то оно ничего не добавляет к самой мысли, которую мы проверяем на истинность. Если же эта проверка и это соответствие реальны, а не просто мыслимы, тогда она ничего не добавляет к реальности... Ни в том, ни в другом случае сопоставление мысли и действительности не оказывается таким, каким мы ожидали. В качестве очень важного примера, иллюстрирующего ограниченность классической концепции истинности, я бы хотел привести известный в теории познания тезис: «Карта не есть территория». Считается, что первым его озвучил американский философ Альфред Коржибски, но, строго говоря, идея эта давно уже в истории философии была озвучена. Что значит «карта не есть территория»? Наши знания, наши мысли — мы хотим, чтобы они соответствовали реальности, но хотим ли мы, чтобы они заменяли реальность? Внимательная проверка покажет, что нет, мы этого не хотим. А значит, требовать от мыслей соответствия реальности мы должны в каком-то очень ограниченном смысле, с большими поправками. Вот посмотрим на несколько способов отображать поверхность земного шара. Привычная нам проекция Меркатора. Она равноугольная. В частности, она очень удобна для навигации. Но, как видите, она не равновеликая. То есть чем ближе к полюсам, тем сильнее искажаются пропорции, площади, а сами полюса превращаются из точек в вытянутые линии. Конкурирующая проекция, проекция Галла-Петерса, она как раз обладает противоположным свойством: она равновеликая, то есть она сохраняет пропорции площадей. Но зато она искажает углы. Что удобно для одних целей, неудобно для других целей. Существуют и совершенно экзотические картографические проекции. Например, проекция Пирса. Она, с одной стороны, равноугольная, с другой стороны, у нее интересное свойство: она отображает полюс и второй полюс тоже именно как точки, но экватор там оказывается квадратом. В итоге карта земной поверхности — это два квадрата, которые можно сопрягать между собой четырьмя различными способами. И есть целый ряд вопросов, в которых проекция Пирса оказывается гораздо удобнее и удачнее, чем две предыдущие. Проекция Гуда тоже равновеликая, и в то же время она композитная. Она сохраняет площади, она примерно сохраняет углы, но ценой за этой выступает то, что поверхность сферическая земного шара разрывается при переводе в плоскость. Также есть гномоническая проекция полюса. В ней отображается один из полюсов, экватор превращается в максимально большую линию, противоположный плюс в принципе отобразить невозможно. Эта проекция удобна для отдельного ряда применений, например, для радиопеленга и отслеживания того, как распространяются волны цунами. А теперь, когда мы сравним все эти картинки, давайте снова спросим себя: какая из карт является правильной? Они по-разному отображают одно и то же. Какая из них правильная? С большой буквы ни одна не правильная, и в то же время каждая по-своему правильна. Это показывает, что есть много вопросов к этому нашему понятию соответствия. Что мы хотим вложить в это соответствие? Неклассические концепции истинности, они... ...можно сказать, что они по-своему претендуют на переосмысление этого соответствия, на то, чтобы свести соответствие к чему-то другому. Например, конвенциональная концепция утверждает, что истинность — это результат соглашения, то есть конвенции, считать что-то истинным. Тогда посмотрите, как интересно получается. Мы соответствие сводим к согласию между людьми. Вот если люди согласны в чем-то между собой, что считать истинным, то для них и является истинным. Возникает, впрочем, в этой концепции целый ряд вопросов. Вопрос первый: каков характер этой конвенции, насколько обязательной она является для ее участников? Могут ли какие-то люди по своему усмотрению включаться в эту конвенцию или выпадать из нее? А если они выпадают из нее, то как быть тогда с понятием истинности для этих людей? Второй вопрос: участники конвенции. Должна ли конвенция охватывать целиком все людское сообщество или большую часть, или хотя бы сообщество профессиональных экспертов? От этого зависит, что мы понимаем под конвенцией. И наконец, третий вопрос: какие основания для конвенции? Потому что ведь, в сущности, люди принимают конвенцию или соглашение о чем-то всегда на каких-то основаниях. С какой-то целью, да, но и на каких-то основаниях. И значит, свести истинность к конвенции означает не ответить на вопрос, а скорее отсрочить ответ на него. Допустим, мы зафиксировали согласие между людьми. Вопрос, почему они согласились именно вот с такими высказываниями, а не с другими, все равно останется открытым. Следующая концепция, неклассическая, называется когерентной. Когерентная концепция утверждает, что истинность — свойство не отдельно взятых высказываний, а целой сети взаимосвязанных высказываний, которые вот сложным образом переплетаются и взаимно подкрепляют, подтверждают друг друга. Необязательно они логически следуют друг из друга, скорее всего, нет, но они повышают вероятность друг друга в целом. И вот поэтому сеть эта держится, каждое высказывание в ней подтверждает вероятность остальных высказываний. Какие проблемы видим мы с этой концепцией? Проблема первая: если мы не можем гарантировать, что все эти связи между ячейками сети - это дедуктивное доказательство, но всего лишь какое-то слабое индуктивное подтверждение, возникает вопрос: какую степень подтверждения сочтем мы достаточной? То есть насколько должны наши отдельные высказывания повышать вероятность друг друга, чтобы мы в целом эту сеть сочли за истину? Второй вопрос: сеть, о которой мы говорим, она должна быть очень сильно связанной, тотальной, или в ней возможны какие-то области, относительно автономные по отношению к остальным? По факту, скорее, второе, но тогда разрушается картина вот этой вот максимальной связанности. Ну и третья проблема. Третья проблема связана с тем, что если мы истинность приписываем не отдельным высказываниям, а их огромным совокупностям, то нам уже очень сложно становится отследить возможные противоречия. Возможно, что между высказыванием на одном конце этой сети и высказыванием на другом конце есть какое-то скрытое противоречие, но он проявится только после какого-то длительного анализа. Можем ли мы принимать эту противоречивую сеть и считать ее истинной? Плохо, что у нас нет способов досконально ее проверить и все скрытые противоречия выявить. Всегда скрытые противоречия могут там оставаться, и это, конечно, не может нас не тревожить. Ну и наконец, еще одна неклассическая концепция истинности, она предлагает свой вариант — редукции, сведения понятия и соответствия. Свести соответствие к успешности человеческой деятельности. Сторонники прагматизма говорят: ну что такое истина, ну что такое знание? Нам не нужны знания ради знаний: знания нужны, для того чтобы, опираясь на них, совершать поступки, принимать решения. И вот если даже поступки, которые мы совершаем, опираясь на знание, успешны, то и знания истинны. Таким образом, главным критерием знания оказывается здесь его эффективность, способность делать наши действия успешными. Здесь применима такая аналогия: представьте, что вы должны открыть какой-то старый-престарый замок, ключ от которого давно потерялся, вы точно знаете, что этого ключа больше нет в природе. Но у вас есть зато целый ящик других ключей от других замков. Вы начинаете подбирать ключик, вы знаете, что аутентичного ключа в этом ящике нет, но какой-то ключик может подойти, и со скрипом замок проворачивается — данный ключик открывает данный замок. Тогда какая разница, что он сделан не к этому замку? Он же его открывает. И если какое-то мнение решает вашу проблему, вы имеете полное право считать это мнение истинным — считают сторонники прагматизма. Какие проблемы видим мы с этим подходом? Ну, во-первых, хорошо, конечно, свести истинность к эффективности, успешности, но где критерии успешности, где критерии эффективности? Не окажется ли в конечном счете, что, вводя критерий успешности и эффективности, мы неявно уже опираемся на какие-то представления об истинности. Вторая проблема: очень трудно в такой модели проверять истинность очень абстрактных теоретических знаний, например знаний математических. Ну вот какой-нибудь пятый постулат Евклида: параллельные прямые не пересекаются. Практической пользы от него, вот практической, вот в прямых поступках, кажется, нет никакой. В то же время, в целом мы привыкли считать этот постулат более-менее для классической науки важным. Ну и наконец, последняя проблема — фактор случайности. Где гарантия того, что ваше мнение не оказалось случайно эффективным? Похоже, что прагматизм приводит к тому, что снова исчезает столь ценимое нами различие между мнением, случайно оказавшемся истинным, и знанием как чем-то более серьезным. Подытожим. Без понятия истины мы не можем построить теорию познания, поэтому разговор об истине как бы увенчивает всю данную тему. Есть классическая концепция, у нее целый ряд преимуществ: она интуитивно кажется наиболее привлекательной, но у нее есть и принципиальные, фундаментальные проблемы. Неклассические концепции, которых много, каждая по-своему предлагают решать эти проблемы, но в свою очередь порождают очередные трудности. В результате что мы имеем? В различных познавательных ситуациях, в различных областях познания одни концепции истинности могут быть более удачными, другие — менее удачными. Завершая разговор вообще о теме познания, мы видим, что с понятием знания, понятием обоснования, понятием истинности у нас много проблем, много вопросов. Мы сумели эти понятия прояснить очень существенным образом: мы оторвали их от каких-то повседневных представлений, но идеальных ответов не получили — у нас всегда возникают новые вопросы. В следующий раз мы поговорим уже о том, как устроена и как функционирует знание научное и есть ли границы научного знания. Спасибо! Всего доброго. [ЗВУК] [ЗВУК]
