[МУЗЫКА] Меня зовут Наталья Николаевна Толстых, я доктор психологических наук, профессор, заведующая кафедрой социальной психологии развития факультета социальной психологии Московского государственного психолого-педагогического университета. И сегодня я скажу несколько слов о предубеждениях в отношении представителей одной социальной группы — дети-сироты, или, как их чаще называют в казенных документах, дети, лишенные попечения родителей. Надо сказать, что сироты были во все времена, и во все времена вот каким-то детям выпадала такая горькая, как раньше сказали бы, лихая судьбина — расти без отца, без матери, без своей родной семьи. И, к сожалению, проблема остается и сейчас, и в нашей современной России таких детей очень много. Вообще отношение к ним в обществе очень гуманное, такое была всегда. Если вы сейчас любого просто нашего гражданина спросите, вот ребенок-сирота, что ты можешь сказать, какая, например, первая ассоциация, которая тебе придет в голову, скажет — бедный, несчастный, надо помочь. Это не просто слова, это действительно отношение людей вот к этой группе социальной, повторюсь. Желание помочь, желание пожалеть, желание посодействовать улучшению жизни этого ребенка маленького или подростка, или постарше даже. И люди жертвуют деньги, готовы приезжать в детские дома, в интернаты, в дома ребенка, везут подарки и так далее и тому подобное. То есть реально испытывают искреннее чувство жалости и сострадания, сочувствия и всякие другие благородные переживания. Но до той поры очень часто, пока дело не коснется лично человека. И я обозначу всего две такие ситуации или два контекста, где мы можем совершенно определенно говорить о наличии предубеждения в отношении этих детей. Первая — эта ситуация обучения, прежде всего в школе. Сейчас ведь какое отношение к тому, где надо учить этих детей. Большая часть педагогов, психологов, тех, кто отвечает за организацию жизни, за жизнеустройство, как говорят, этих детей, считают, что они не должны учиться за забором, как раньше было: живет в интернате и учится в интернате и так далее. Сейчас, где бы ни жил такой ребенок, учится он, как правило, в обычной школе. И когда такой ребенок приходит в школу и это становится известно, особенно тогда, когда таких детей много, если, например, школа оказывается рядом с каким-то учреждением, где живут и воспитываются такие дети. Например, я знаю живой пример. В Подмосковье есть замечательное учреждение — детская деревня SOS в Томилино. Там в коттеджах в ситуации семейного воспитания живут дети-сироты, а учиться ходят в соседние школы, которые там недалеко расположены, и учатся вместе с другими детьми. Так вот не бывают довольны родители детей, обычные родители обычных детей, когда в классе оказывается несколько детей-сирот, в частности из этой детской деревни. Для примера, это практически обычная ситуация. Они начинают выражать всяким разным способом это свое нежелание, чтобы их бесценный ребенок учился в одном классе с такими из этой детской деревни для детей-сирот или из какого-то другого, повторяю, аналогичного учреждения. И не то только одно грустно, что эти родители вдруг оказываются противниками такого совместного обучения, и не потому, что конкретные дети, которые пришли в класс, они плохие или учатся плохо, или слова неправильные говорят, или еще что-то реально не то, а просто потому, что это самое предубеждение — они хуже обычных детей, хуже моего, который пришел. Реальность совсем не такая, вовсе не хуже часто, но отношение, стигматизация здесь, как правило, бывает очень ярко выражена. И ладно бы еще родители так думали, эта позиция родительская довольно быстро начинает передаваться каким-то загадочным образом, не знаю, каким точно, разным, наверное, тем детям, которые учатся рядом с ребенком-сиротой или с детьми-сиротами, которые оказались в классе. Если употребить модное сегодня слово булинг, как раньше мы сказали бы просто школьная травля, часто именно дети-сироты оказываются объектами этой самой школьной травли. Она бывает разная, бывает физической, дети «любят», в кавычках поставим это слово, как-то в отношении кого-то направить свою детскую агрессию, факт давно известный, и часто такими детьми, повторяю, становятся дети-сироты. И травля эта бывает как физическая, могут и побить, и толкнуть, как-то еще что-то такое сделать, явно неприятное просто физически, но чаще всего психологическая. Обычно это сочетается, форма этой школьной травли, форма булинга, и психологическая, и физическая идут рука об руку, но, как показывают психологические исследования, психологическая травля, психологическое давление, психологический булинг даже более тяжелые имеет последствия, чем физический. Я готовилась к этому небольшому выступлению, просто поговорила с преподавателями вузов, а сейчас многие дети-сироты учиться и в вузах, и, более того, они имеют некоторые льготы при поступлении, и это не забывается очень часто их друзьями по учебной группе. И даже в высших учебных заведениях такое негативное, скажем так, отношение к этим другим, не таким, как они, детям имеет место. И вторая ситуация, о которой я хотела, второй контекст, который я хотела упомянуть, это довольно частая в нашей современной жизни ситуация, когда какие-то родители по каким-то разным довольно, бывает, причинам хотят взять ребенка-сироту на воспитание в семью. И это желание вполне благородное и часто понятное в жизни разных семей, оно как-то, бывает, тормозится или даже останавливается, или просто даже люди отказываются от этого решения взять ребенка в семью на воспитание, именно потому, что кажется, что этот ребенок, с ним будет особенно тяжело. Именно потому, что он сирота. Именно потому, что какие-то годы он провел в детском доме, в доме ребенка, в интернате в каком-нибудь и так далее. И суть этих предубеждение состоит в том, что, конечно, все теперь знают, что реальных сирот, которые неожиданно в какой-то трагической ситуации потеряли родителей, их очень мало. В основном социальные сироты, непутевые родители, пошедшие по кривой дорожке, и их отпрыски отказываются детском доме. И рассуждение большинства такое, что генетика испорченная, про воспитание уже не говорим, и мы с таким ребенком нахлебаемся горя, пожалуй, не будем мы брать его в семью. Сказать, что эти предубеждения вообще не имеют никаких оснований, видимо, нельзя, потому что существуют психологические исследования, и ваш покорный слуга, в частности, провел не одно, и не два таких исследования, изучая детей, воспитывающихся в детских домах, в интернатах. Да, они во многом отличаются от обычных детей, причем не обязательно в худшую сторону, просто другой тип развития, другой тип становления, как личности, как субъекта деятельности, как хотите тут скажите. Но другой не значит обязательно плохой, не значит обязательно будет вор, обманщик, как думают очень много родителей, которые встают перед проблемой, а не взять ли ребенка в семью, нет, не взять. Нет, плохо все будет, кончится. Но что в этой связи хочется сказать. Ведь сейчас во всем мире как-то даже модно усыновлять детей, брать детей-сирот себе на воспитание. И во многих других странах люди не менее осведомлены в том, что это трудные дети, не простые, не такие, как те, которые воспитываются в обычной семье. Но это не останавливает, а скорее даже еще больше мотивирует к тому, чтобы взять такого мальчика, такую девочку, которым в жизни не повезло. Так не повезло, что с детства без нормальной семьи, и всё сделать для того, чтобы эту ошибку судьбы как-то исправить. Понимают, что сложно, но это не работает как такая сильная стигматизация, сильное предубеждение, с которым надо обязательно посчитаться и не принять такого решения. Эти две, пожалуй, наиболее яркие ситуации, где мы видим вдруг изменение отношения вообще хорошего к детям-сиротам, вообще жалостного, вообще желание помочь, но не тогда, когда близко с тобой, не тогда, когда рядом с ребенком твоим любимым, бесценным, который учится в классе или играет во дворе, что-нибудь в этом роде. Я думаю, так мы и видим эту проблематику предубеждения в отношении детей-сирот сегодня в нашей стране. Я надеюсь, что эта ситуация будет меняться к лучшему. Я уверена в этом. [МУЗЫКА] [МУЗЫКА]
